В лектории культурного центра «Полигон» историк Андрей Берман рассказал о том, какими были Чебоксары на рубеже XIX – XX веков. Получилось увлекательно, потому что за основу повествования эксперт взял не сухой социально-политический материал, а живые архивы своих предков – Бельских, Гальбанских и Капустиных. Пожалуй, главное место среди семейных документов занял личный дневник гимназистки Манефы Бельской, будущей прабабушки Андрея Бермана. Мы обсудили с историком, как частная жизнь человека становится источником для исследователя и каким был наш город более ста лет назад.
— На каком материале построен ваш рассказ?
— На основе моей книги, которая вышла уже несколько лет назад. Это такой небольшой сборник «Городская культура Чебоксар второй половины XIX – начала XX вв. в контексте семейной истории». В нем – дневник гимназистки Манефы Бельской конца 1917 – начала 1918 годов, гимназические альбомы и фотографии. Приведены также архивные документы, касающиеся семьи, хозяйства, родословной.
— Конечно, очень интересно читать именно дневник. Как вы его обнаружили и почему вообще возникла мысль его опубликовать?
— Мне его передала бабушка. Я давно о нем знал, с детства. Как историк, я исповедую принцип тотальной истории: подлежит изучению абсолютно все, что касается человека. Большие социально-экономические и политические процессы, как бы ни было это все интересно изучать, – верхушка айсберга, а жизнь человеческая не только и не столько из этого состоит.
— Что может рассказать дневник историку?
— Самое главное – уметь задавать правильные вопросы источникам. Во-первых, изучить дневник с внешней стороны: на чем и чем написан, с какой целью. Во-вторых, понять, о чем идет речь: биография повествователя и биография тех людей, которые там упоминаются, исторический фон, что и где происходит. Конечно, бесполезно дневнику девушки задавать вопросы политические – источник не скажет больше того, что он может сказать.
— Действительно, когда читаешь этот дневник, понимаешь, что там много личных переживаний.
— Да, тогда Манефе было около 20 лет. Революция ее, видимо, не очень интересовала. Там совершенно другие вещи: любовь, гимназическая жизнь, общение с подругами, участие в разных спектаклях.
— Какой образ Чебоксар складывается в этом дневнике?
— Это такой срез городской жизни среднего и даже ближе к верхнему классу. Там фигурирует городская элита: купцы Астраханцевы, Ефремовы, Дрябловы – в основном, описывается этот круг. Чебоксары – город был маленький, особо не поразвлекаешься, и вот народ выдумывал, как разнообразить жизнь: своими силами устраивали концерты, ставили спектакли, ходили в гости.
В основном показан домашний мир, что называется, быт. Затронуты его разные аспекты: от праздников до похорон. И все это происходит на фоне каких-то революционных событий, которые где-то сбоку. Она там упоминает и Кадыкова, еще каких-то деятелей, Собрание Советов. Достаточно нелицеприятно пишет о них, что в общем-то понятно: это – другой класс, другой мир. При этом будущий муж Манефы был как раз из простых, из ремесленников. Он учился в педагогическом училище в Симбирске. Семья Манефы как-то его не очень тепло принимала, но потом они поженились – революция все это сгладила. Позже работали оба в образовании: он директором школы в деревне Лакреихе, был учителем пения и математики, пел в церковном хоре уже на пенсии, а она работала в разных учебных заведениях, потом – в институте образования библиотекарем. Умерла в конце 1950-х годов, сразу почти после выхода на пенсию.
— Там много упоминаний про других чебоксарцев, про гимназию, про учителей.
— Да, она много называет имен. Я, по сути, провел первоначальную работу, чтобы понять, кто упоминается. Наверное, желательно дополнить информацию – про гимназию, про ее подруг. Так, она там упоминает Еннафу Дряблову, еще разных девчонок. Раскопать бы надо, как прошла их жизнь дальше. Вот сейчас веду переговоры с одним сайтом-барахолкой о покупке фотографии гимназисток как раз этого периода. Там есть Дряблова: подписано на обороте снимка.
— Где сейчас находится дневник?
— Я отдал его в архив. Наш госархив завел для меня фонд. Сейчас составляют опись, и потом можно будет познакомиться со всеми переданными туда документами.
— А были у Манефы другие дневники?
— Наверное, были, но они просто не дошли до нас. Мой дядя – сын Манефы – довольно много бумаг сжег, когда сносили старый дом (на улице Розы Люксембург, рядом с Успенской церковью). Там были, например, письма Михаила Манефе, Манефы – Михаилу. Очевидцы рассказывают, что были написаны хорошим языком.
— В книге приведено много дореволюционных фотографий.
— Да, в семье их сохранилось много, потому что фотограф был под боком. В Чебоксарах существовала такая «Фотография Тимкиных», и Тимкины снимали у моей прапрабабушки флигель в ее доме рядом с Успенской церковью.
— Что-то из семейных документов вы сейчас обрабатываете?
— Вообще интересно так получилось, что у Манефы была дочь Валерия, моя бабушка. Вторым браком она вышла замуж за Льва Алексеевича Васильева, сына репрессированного наркома земледелия Чувашии. Сохранились мемуары отца – Алексея Васильева, и сам Лев писал воспоминания. Там он рассказывает о своем детстве, о том, как отца арестовали, как они жили. И это тоже, получается, чебоксарская история, но примерно с начала 1930-х по 1980-е годы. Надо этим заняться и издать.
— Наверное, такой глубокий интерес, как у вас, к прошлому семьи и города должен быть заложен с детства или все-таки нет?
— По образованию я историк, и у меня никакой документ не пропадает просто, не выбрасывается.
А историей увлекаюсь с детства. Какие-то архивы у меня с молодых лет начали копиться: родственники отдавали. В те времена не очень интересовались этими семейными документами, они на самом деле не очень информативны с точки зрения каких-то больших социально-политических процессов. Сейчас же, в связи с антропологическим и визуальным поворотами в истории, такого рода источники начинают исследовать. Кроме того, это направление, которое работает на стыке разных гуманитарных наук, в том числе фольклористики. Например, исследователь Ирина Разумова рассказывает о потаенном знании семьи. Оказывается, у каждой семьи есть свои эзотерические знания, которые не записаны, но передаются внутри. В силу малозначительности для посторонних это знание будет непонятно – теперь историки изучают и записывают такие предания.
— У вас в семье есть они?
— Да, бабушка рассказывала, а ей – ее мать, как, согласно семейному преданию, сидела родственница около окна и вдруг увидела некое животное, почему-то в семье решили, что это указывает на то, что где-то тут зарыт клад, почему – я не знаю. Дядька искал, когда сносили старый дом в 1975 году. Разбором занимались несколько месяцев, продавали кирпичи, доски, ну и заодно искали. Но ничего такого не нашли, наверное. В этом доме на улице Розы Люксембург, кстати, прошла часть моего детства.
— Какими вы помните Чебоксары?
— Такого города, каким я его помню, нет. Для меня старый город – это тир, парк Крупской, Красная площадь – чуть подальше, детский парк, магазинчики, которые были по дороге, кинотеатр «Родина», фонтан-тюльпан, автобус ЗИЛ-158, он останавливался возле кинотеатра, дальше – Волга, пляж, и даже не пляж, а острова, куда мы уезжали летом на лодке, которая была у деда. До ГЭС все время чебоксарцы проводили на Волге, Чебоксарка уже была грязной, хотя моя мать помнила ее еще чистой. Мои Чебоксары – это то, что рядом с Чебоксаркой, это – деревянные дома, своеобразный запах: смесь дыма, выгребных ям, Волги. Школьниками, когда происходил снос старых домов, мы лазили по ним на улице Плеханова, по колокольне, по краеведческому музею. Я тогда и не думал, что когда-нибудь стану настоятелем этой церкви. Ну, это часто бывает с людьми, что какие-то детские воспоминания зафиксировались в памяти, постоянно туда возвращаешься, мне иногда снятся эти старые деревянные Чебоксары.
— Вы не записываете эти воспоминания? Сами не ведете дневник?
— Пытался в юности, у меня это дело не пошло. Сейчас у нас у всех есть блоги в Интернете, у меня – страница в Фейсбуке. Когда осенит – пишу.
— По сути, многие дневники стали цифровыми.
— И это проблема, потому что бумага – это все-таки материальный предмет. Она сохраняется, а вот что будет с сетью? Сейчас некоторые историки говорят уже об археологии интернета: потому что много накоплено, остаются цифровые следы – и это все можно раскапывать. И вопрос: что от нас останется?
— А нужно ли это знание будет потомкам?
— Ну, раз это нужно нам, почему не будет нужно им? Здесь вопрос стоит, скорее, как архивировать, переносить ли на какой-то материальный носитель или так оставить, в цифре. А если переводить, то где все это хранить? Архив, конечно, оцифровывает сегодня какие-то материалы, что-то принимает уже на дисках.
— Ваша книга как раз есть в открытом доступе в интернете.
— Да, я ее специально выложил. Считаю, что надо с обществом делиться.
— Что бы вы посоветовали горожанам, у которых, может быть, есть какие-то интересные семейные архивы, фотографии, дневники, но они не знают, как их хранить и надо ли это кому-то вообще?
— Надо это собирать и передавать в архив. Не сжигайте документы, не несите на помойку. Несите лучше нам, историкам, – мы разберемся. Может быть, не сегодня и не завтра, но руки обязательно дойдут: это интересно, это наше прошлое. Это – память.