Меню Закрыть

Александр ЮМИНОВ: «Для меня противостояния между современной и традиционной культурой нет»

Гостем образовательной программы культурного центра «Полигон» в апреле стал Александр Юминов, сотрудник Волго-Вятского филиала ГМИИ им. Пушкина, директор НКО «KAMA records», автор и руководитель уникального проекта «SEP COMMUNITY» в деревне Сеп Удмуртии. За его плечами – огромный опыт актуализации традиционной культуры современными средствами, и этим богатством эксперт щедро поделился с чебоксарцами. Мы узнали, почему традиционная культура – это не орнамент и матрешки, что аутентичная музыка может звучать как чистый индастриал и как научиться ценить себя через прошлое.

– Что такое традиционная культура, на ваш взгляд?

– У нас у каждого есть разные маркеры, определяющие традиционную культуру. Кому-то кажется, что это когда он надел на себя сарафан и кокошник или когда взял в руки балалайку, когда поет казачьи песни. Многие говорят, что традиционная культура – это то, что передали нам предки без уточнения что конкретно и каков механизм этой передачи.

Я, скорее, поддерживаю формулировку, что традиционная культура – это общественный договор, цель которого сохранить социум и позволить ему развиваться. Это дает возможность традиционной культуре быть гибкой, правильно и вовремя реагировать на окружающее. Гибкость вообще заложена в ней. Например, в обрядах нет зрителя и исполнителя, там постоянно чередуются роли. Но если мы традицию низводим до конкретного маркера, чем ставим ее в очень жесткие рамки, то вдруг оказывается, что это – просто набор символов: орнаменты, кокошники, матрешки, балалайки.

И для меня совершенно нет антагонизма между современной культурой и традиционной, хотя для многих это две несопоставимых вещи. Метафизика того и другого одна, и работа нашей команды – это попытка показать примеры современности традиционной культуры.

– Расскажите, с чего началась эта ваша деятельность.

– В первую экспедицию я съездил в начале 1990-х годов. В то время мы занимались странными, но очень интересными вещами в сфере современного искусства. И как-то этнограф, музыколог Марина Ходырева зашла к нам в «Ижевский клуб» [неформальная творческая организация, созданная в Ижевске в конце 1980-годов] и услышала как играет кассета Le mystère des voix bulgares английского лейбла «4AD». Она сказала, что удмуртские бабушки не хуже поют. Я в это не поверил, потому что прекрасно знал, что передают по удмуртскому радио. Но однажды она принесла на затертой кассете свою экспедиционную запись, и то, что там звучало, меня реально поразило. Это в корне отличалось от того, что звучало по радио.

Я предложил Марине съездить в экспедицию вместе. Я бы обеспечил техническую часть записи, а она содержательную. И мы поехали. В результате мы издали LP «Besermyan krez (Бесермянские напевы)». И это, наверное, в то время единственный пример, когда запись аутентичного фольклора на пластинке издает не фирма «Мелодия» или какая-то институция, а независимые люди. Ирония еще и заключалась в том, что мне пришлось сильно маскировать технические огрехи экспедиционной записи, и она стала звучать не как аутентичный фольклор, а, скорее, как мягкий индастриал.

В начале 2000-х мы снова взялись за дело и издали еще несколько старых экспедиций, объединив их в бокс из 5 CD «New song from an ancient land (Новая песня древней земли)», и съездили в несколько новых экспедиций для издания боксов из 6 CD каждый – «Бускелъёс» («Соседи») – удмурты которые компактно проживали за территорией Удмуртии – и «Болякъёс» («Родственники») – не удмурты, компактно проживающие на территории Удмуртии.

Особое внимание уделили дизайну и сделали его сухим индустриальным, подчеркивая метафизику и суггестивность традиционной культуры. Хотелось показать, что на традиционную культуру можно смотреть совсем по-другому, и продемонстрировать что она естественная часть современного мира. Мы говорили аудитории: «Посмотрите, какую часть современности вы недооцениваете и пропускаете. Посмотрите, насколько они [исполнители] мощны и величественны». Это не было портретом поколения. Для нас это был «Le mystère des voix oudmourtes» – тайна удмуртских голосов.

Александр ЮМИНОВ: «Для меня противостояния между современной и традиционной культурой нет», image #4

– Этот проект можно назвать исследовательским или он полностью творческий?

– Это не наука, но и не любительский проект. У нас в коллективе был ученый, была атрибуция, песни не подвергались никакой обработке, поэтому записи носят в определенной степени архивный и научный характер. Но мы пытались передать, скорее, впечатления/ощущения и расширить аудиторию аутентичного фольклора любопытствующими и сочувствующими.

– А какая польза от ваших проектов: и вот этих первых музыкальных, и музейных, и тех, которыми вы сейчас занимаетесь?

– Когда мы поехали в экспедицию в первый раз в 1990 году, нам было достаточно того, что мы можем сделать какое-то интересное, необычное издание, которое может быть замечено людьми, прежде традиционную культуру не замечавшими.

А если говорить о современных проектах, то их полезность можно рассмотреть в нескольких плоскостях.

Первое – жителей деревни увлекло самоисследование. Они сами про себя начинают многое узнавать, что влияет в том числе и на самооценку. Они вдруг поняли, что они не какая-то там пыль деревенская, на которую туристам ради экзотики можно выехать посмотреть. Они начали ощущать свою ценность, и мы это подтверждаем социологическими исследованиями.

Когда мы делали Народный Музей исчезнувших деревень в Сепе, в первый же день нам местные жители притащили с чердаков фотографии, которые у всех лежали в коробках и просто покрывались паутиной. Они хотели все это оставить и уйти, но у нас были вопросы. Мы сказали: «Подождите», стали вместе с ними смотреть их фотоархивы – и прямо на наших глазах эти люди менялись. К нашему огорчению, это привело к тому, что они сказали: «Извините, нет, эти фотографии мы вам не отдадим». Мы предложили отсканировать и вернуть и получили ответ: «А точно вернете?». Получается, жители обнаружили ценность своей истории. Они стали вспоминать!

Второе – объединение. Мы привыкли, что люди в городах капсулизируются, не знакомы с соседями по площадке, не общаются, но, вы знаете, а мы столкнулись примерно с тем же самым в деревне. Нам говорили: «Я ж года два не видела Марь Иванну, она ведь живет на том конце деревни». Но постепенно жители начинают объединяться, например, на субботниках, когда сообща разбирали старые стены клуба и куда даже самые старые бабушки приходили, или во время экспедиционной работы. Я уж не говорю о последующем изучении собранного материала и превращении его в различные культурные события.

В-третьих, – это яркая демонстрация того, каким образом культура может развивать территорию, привлекая внимание и, как следствие, инвестиции. Деревня Сеп не имеет каких-то суперкультурных артефактов или героев, здесь не родился и не жил Чайковский или Калашников, здесь нет своего «Дома со львом». Но это не помешало сделать такой проект, который за первые десять месяцев привлек 7000 туристов и который начал менять саму деревню и прямо влиять на инфраструктуру. На сегодняшний день благодаря всей нашей культурной деятельности на территорию привлечено около 20 млн рублей внебюджетного финансирования.

Здесь, например, до конца 2019 года не было сотовой связи. Все вышки заслонялись лесами и холмами. Но вот эти все проекты, которые мы осуществляли вместе с жителями деревни, их руками, – от них уже не смогла отвернуться власть. Мы добились того, что в Сепе было проведено выездное заседание правительства Удмуртии по вопросам развития туризма. И, когда все собрались, один из министров опаздывал. Ему хотели было позвонить, но местные ответили: здесь нет сотовой связи. Произошел примерно следующий диалог: «Как здесь нет сотовой связи?». «Операторы не хотят идти – 450 человек в деревне. Большие затраты – маленькие доходы». «А сколько туристов?». «7000 посетителей в первые 10 месяцев». «Разве этого мало?». «Нет, не мало». И вот теперь в Сепе есть сотовая связь. Не 5G, конечно, и не все операторы, но это уже – ощутимый результат.

Александр ЮМИНОВ: «Для меня противостояния между современной и традиционной культурой нет», image #5

– А какие, по-вашему, необходимы условия, чтобы такие проекты, как Сеп Коммьюнити, могли состояться на других территориях?

– Когда мне задают вопрос, почему все это происходит в Сепе, я отвечаю – по трем важным причинам.

Первая – есть желание жителей измениться. Когда я предложил местным жителям сделать Музей исчезнувших деревень, они поставили главное и единственное условие: этот музей должен быть ни на какой другой не похож. «Музей, в котором есть половик и колесо от телеги, нам не нужен, это есть в каждой деревне», – сказали они. Для меня «мы хотим измениться» – это очень важный посыл.
При этом в деревне Сеп осуществляли много ярких проектов, которые, к сожалению, не были стратегически выстроены и поэтому трудно было понять, какой результат хотели получить жители деревни, реализуя их. Ну, например, они 5 лет на собственные средства проводили школу для удмуртскоговорящей активной молодежи: к ним приезжало по 30–40 молодых людей, которые жили неделю в этой деревне. Местные жители их кормили, мыли и чем-то увлекали, чтобы ни секунды они не сидели без дела, и говорили на родном языке.

Мы разбирали с директором клуба Татьяной Ксенофонтовной Мосовой эту историю, но ни она, ни остальные работники клуба не смогли объяснить, зачем нужно было «не сидеть ни секунды» и что это дало деревне, кроме усталости.

Был здесь и Сепский маунтинбайк, на который приехало 175 байкеров (не считая зрителей). Идея шла от жителя Сепа, и потом он же добился того, что Сеп был включен во всероссийские юниорские соревнования по маунтинбайку, но как извлечь из этого пользу для деревни – тоже было совсем непонятно. Это были массовые и очень классные мероприятия, но деревне в них отводилась исключительно организаторская и обслуживающая функция.

На примере Народного Музея исчезнувших деревень мы старались им объяснить, как можно выстроить стратегию продвижения территории, и он был первым шагом к такому пониманию. Музей – это инструмент, средство производства. Рано или поздно мы уйдем, а музей останется. И мы предприняли все шаги, чтобы научить их внутри музея работать: провели образовательную программу, научили ходить в экспедиции, объяснили, что такое исторический документ, что нельзя фотографии 1930-х годов приклеивать клейким карандашом и т.д. И прямо скажу, что они не сразу поняли всю важность процесса обучения, и потому сейчас им приходится очень непросто. Но это их музей и сформировать будущее музея должны они. Кстати, это не только трудный, но и очень увлекательный процесс.

Вторая важная вещь – это сторонняя экспертная оценка. Люди со стороны очень часто замечают на территории те вещи, которые для жителей незаметны просто, потому что они живут рядом с ними. Мы не ведем деревенский образ жизни, мы – городские жители, но современное искусство нам позволяет увидеть, принять и предположить, что можно сделать, чтобы деревни, с одной стороны, были сохранены, а с другой стороны были вписаны в современный культурный контекст не как туристическая экзотика, а как источник интеллектуального и творческого продукта. Не всегда это получается удачно, иногда бывают ошибки, потому что пока это поле эксперимента.

Когда мы в 2009 году приехали в Сеп первый раз со студентами школы Родченко, то обнаружили уникальное место – лог, который спускается к речке. Речка вообще вычеркнута из культурного оборота, она заросшая, жители ее прям не замечают совсем. А для нас это показалось идеальным местом для проведения вечернего мероприятия. Мы сказали: «А в этом логу можно собраться?». «Ну да, если траву скосить». «Давайте попробуем». Это были замечательные посиделки с гигантским костром. С того момента жители не только не забыли это открывшееся им место, но и развили его, сделав там печь, в которой готовят для гостей.

И третья – с чем нам очень повезло в Игринском районе – это заинтересованность власти. За счет невероятной активности деревню всегда любила администрация и стала мощно поддерживать то, что мы делали в Сепе. Единственное, о чем мы сразу их предупредили, что мы можем выступать в роли экспертов, но не кризисных менеджеров. Мы не спасаем умирающие территории, нет. Мы – те, кто помогает жителям территории изменить место, в котором они живут. То есть мы становимся для них новым ресурсом, но в работу по полной должны быть включены жители, чтобы они своими руками с нашей помощью преобразовывали территорию и у них были весомые основания присвоить результаты этой совместной работы.

Вот это три важных условия – желание территории измениться, ресурс в виде внешней экспертной оценки и заинтересованность власти.

– Над чем вы сейчас работаете, кроме деревни Сеп?

Сейчас мы осуществляем проект, у которого банальное, но довольно точное, мне кажется, название – «Хранители». Смотрим, возможно ли опыт Сепа транспонировать на другие территории. Опыт заключается в том, что, сохраняя культурное наследие, решается несколько разных задач: социальная [повышение самооценки жителей, выстраивание горизонтальных связей], развитие территории [привлечение дополнительного финансирования], культурные [сохранение нематериального наследия] и все сопутствующее. Мы начинаем изучать, как этот опыт переносить на другие территории. Нет сомнения в том, что целиком его невозможно перенести. Все же тут много зависит от активности местного сообщества и готовности администрации. Сейчас мы смотрим, в каких пропорциях и какие элементы этого опыта могут быть применены в других местах.

Мы нашли единомышленников в соседних Кезском и Дебёсском районах. Это очень разные районы. Дебёсский район, в котором проживают в основном удмурты, так начал работать, что иногда уже сейчас хочется придержать их, сказать: горшочек, не вари! С другой стороны, Кезский район, где много русскоязычного населения и сохранились староверы. Эти долго запрягают, но, похоже, быстро рванут.

Возможно, что жители Кезского и Дебесского районов предполагали, что мы принесем дополнительное финансирование, а они радостно его распределят, но это не наш случай. Мы создали 4 площадки «Лаборатории традиционной культуры», оснастили их комплектами мобильной звукозаписывающей аппаратуры, компьютером и полноценным рабочим местом. То есть мы создали инструмент, с помощью которого наши совместные задачи возможно выполнить. Это уже ощутимая инвестиция, потому что жители сами никогда бы не нашли деньги на это.

Мы выбрали такой путь, учитывая наши прошлые ошибки. Например, те, что мы совершили в деревне Бобья-Уча на юге Удмуртии начале 2010-х. Местные жители у нас были скорее респондентами и пассивными участниками, мы просили их спеть, порисовать, приготовить еду и т.д. И мы попали в ситуацию, когда они стали оценивать каждый наш приезд как шапито: хорошо мы их развлекли или нехорошо, интересно им было или нет. Сейчас уже стараемся сделать так, чтобы местные жители хоть и с нашей помощью, но в основном работали сами и по возможности все максимально делалось их руками. Чтобы они не думали, что результаты свалились на них потому, что им просто повезло, и не воспринимали нас как людей, обязанных их необычно развлечь.

А Сеп мы, кстати, не забываем и будем там еще как минимум 30 месяцев потому, что проект SEP COMMUNITY дополучил новую поддержку от Благотворительного фонда Владимира Потанина. Так, что у нас припасено еще много любопытного.